О непростой судьбе детей сороковых – из первых уст

Тетя Галя, а именно под таким именем в деревне Жгунская Буда знают Анну Теленченко, – обладатель нагрудных знаков «Ударник коммунистического труда», «Ударник 10-й пятилетки», десятков грамот и благодарностей. Она – рекордсмен по надоям и мать пятерых детей. На ее долю выпало немало страданий, но несмотря ни на что Анна Ивановна и сегодня представляет собой образец оптимизма и жизнелюбия. По сегодняшний день ее главным девизом остаются слова: «Трудишься – значит, живешь».

– Я родилась спустя две недели после Победы – 25 мая 1945 года. Но война наложила отпечаток на всю мою жизнь. Это и сожженный гитлеровцами дом, и постоянный голод, и ранняя смерть отца, и невозможность получить образование, кроме четырех классов местной школы. Вместе с тем, я преисполнена радостью за моих детей, внуков и правнуков. Им досталось все то, о чем мечтали мы, рожденные после самой кровопролитной войны в мире, к чему шли сквозь годы упорного и, не побоюсь этого слова, героического труда. Впрочем, все по порядку.

Галя – Аня

Анной в «метрике» меня запи­сали по настоянию отца и его родных. Мама же всю жизнь называла меня Галей, как и все близкие. Да я и сама узнала о настоящем имени лишь тогда, когда устроилась на работу в колхоз. До сих пор помню, как директор ругался, что некая Анна Теленченко за неделю так и не соизволила явиться на ферму. Когда же я возразила, мол, здесь я и ни одного прогула не допустила, получила в ответ гневное высказывание: ты, Галя, тунеядку не защищай…

Детство вспоминается тяжело. Мое появление на свет родных не обрадовало. Да и чему радоваться-то? Ни крыши над головой, ни сытости. А тут – ребенок. Сколько себя помню, всегда хотела есть. Братья позже вспоминали, что первыми моими словами были «дай-дай». Рада была любому кусочку хлеба.

Брат Митя сразу после войны поступил в фабрично-заводское училище в Гомеле. Он и стал моим кормильцем. Учащихся в то время питанием обеспечивало государство. Он украдкой собирал все недоеденные кусочки хлеба в узелок. На выходные «зайцем» приезжал на товарном поезде до Зябровки, пять километров шел пешком до Жгунской Буды. И все для того, чтобы порадовать сестренку.

Брат, сделав все по хозяйству, уже на следующий день собирался на учебу. В то время с опозданиями было строго. Его однокурсник Кузьма с соседней улицы как-то замешкался и не успел на поезд. Уже на следующий день он был строго наказан: несколько дней провел за решеткой.

Галей звали меня и в школе. Позже – на работе. Бабой Галей зовут внуки и правнуки. Да я уж и не вспоминаю, что в паспорте записано. Тем более, что и мама до последних дней так называла.

В плену и оккупации

О самой войне знаю только по рассказам родителей и братьев. Отец – Иван Моисеевич Пастухов – местный житель, выходец из многодетной семьи. Мать – Зинаида Амосовна Чвалаева – уроженка Головинцев. Где они встретились, никогда не интересовалась. До войны у них родились двое сыновей – Володя и Митя. Отец с первых дней войны ушел на фронт. Спустя некоторое время пришла весточка: он попал в плен и находится в конц­лагере. Сегодня на том месте построена Гомельская туберкулезная больница. Об условиях содержания там в деревне рассказывали ужасы. Ни кормежки, ни лечения, ни навеса. Многие, ложась спать на земле, утром не просыпались.

Мама пыталась его забрать, но никак не получалось. И тогда она обратилась к местному старосте. Он собрал необходимые документы, написал прошение на имя коменданта. Вскоре отец пришел в деревню. Мама рассказывала, что после контузии он был слабым, едва держался на ногах. С детства отец был смуглый, а тут еще и грязный. Немцы, которые квартировали в деревне, глядя на него, кричали «юде», наставляли оружие. Мамин зять отвел его в баню, отмыл, постриг, переодел. Только тогда он и явился домой.

Братья часто рассказывали, как красноармейцы освобождали деревню. Сначала немцы с факелами пробежались вдоль улицы и подожгли дома, затем раздались выстрелы и взрывы. Мама с сыновьями чудом успела прыгнуть в окоп. Потом удивлялась: в платке несколько дыр от пуль, а сама цела. Но и окоп не всех спас. Соседка с дочерью, которые прятались в метре от братьев, погибли. Мама все жалела корову, оставшуюся во дворе, и порывалась за ней бежать. Братья вцепились в нее мертвой хваткой: «Мамочка, – просили, – не нужна нам корова. С нами сиди».

После освобождения деревни отца в армию уже не взяли. Из-за ранения и содержания в лагере он потерял слух. Одними из первых стали восстанавливать жилье. Покрыли обгорелый сруб соломой, отец сложил печь, принес с болота тонких жердин, которыми настелил пол. Лег на кровать отдохнуть, вытянулся… и умер. Мы остались сиротами.

Из-за парты – на дойку

В школе удалось окончить всего четыре класса. Как говорится, читать-писать научили, и слава богу. Да и маме нужно было помогать. Она работала в колхозе дояркой. Пока доит, я корма животным подброшу, телочек попою, ведра отнесу к бидонам. Так и привыкла к ферме.

Это в трудовой книжке у меня 35 с половиной лет стажа. На самом деле работать стала гораздо раньше. Поначалу меня определили в истопники. Грела воду для заливки в радиаторы тракторов. Пока мужики придут на работу, а весной это было с первыми лучами солнца, вода должна быть уже горячей. Поначалу тракторов было немного, но с годами их становилось все больше, появились современные по тем временам грузовики. Изначально же все работы выполнялись с помощью лошадей да телег на деревянном ходу.

Официально на работу меня взяли только в 14 лет. Тогда и перешла в доярки. Вставать приходилось по-прежнему в 3.30. Первая дойка начиналась в 4 утра. Вторая – в 12. До этого нужно было раздать коровам корма. Таскали их в больших корзинах, называемых «гусятницами». Если группа в 20 голов, то управлялась быстро, а бывало и по 30, по 50 голов было. Почти жила на ферме. Домой придешь, дочерям есть приготовишь, а уже пора снова бежать.

К тому времени детей воспитывала одна. Как правило, брала их с собой. Младших у новорожденных телочек оставляла, старшие в работе помогали. Долго они мне потом вспоминали эти походы. А ведь было еще и домашнее хозяйство – две коровы, бычок, поросята, куры.

Сейчас матерям – почет и уважение, три года оплачиваемого отпуска после рождения ребенка, всякие выплаты, семейный капитал, бесплатное питание. В наше время давали 56 дней отпуска до родов и столько же после. Детсада в деревне не было, приходилось брать детей на работу. Оно и хорошо: быстрее к непростому крестьянскому труду приобщались, с малолетства помощниками становились.

Настоящим испытанием были прополка и уборка кормовой свеклы. Каждому работнику давалось по 10–15 соток. Прополоть-то еще ладно – в семье все женского полу. А вот убрать без мужчины десятикилограммовые корнеплоды да еще загрузить их в тракторный прицеп было настоящим испытанием. Неравнодушные люди помогали. В деревне ведь все жили дружно. Зато какая радость была получить те заветные 10 процентов от убранного урожая! Считай, собственное хозяйство было обеспечено кормами на всю зиму.

Слагаемые успеха

Доили в то время вручную. Это на центральной усадьбе в Жгуни доильные аппараты быстро появились, а у нас только когда новые фермы построили. Приходилось на каждую дойку по 3–4 часа затрачивать. Но оно того стоило: от каждой коровы в день надаивала от 20 до 30 литров молока, по 5–6 бидонов за раз. Коровы у нас были немецкой породы, как говорили старожилы, трофейные, привезенные из Германии после войны. Но не все зависело от животных.

Сейчас все механизировано, а раньше в основном ручками делали. Помню, как ходили в лес за лапником. Зеленую хвою добавляли в корм коровам. Это и надои повышало, и иммунитет укрепляло, особенно в зимнее время. Много давали сочных кормов. А когда на ферме появился собственный кормоцех, в котором готовили смесь из силоса, комбикорма и всяких добавок, наши фотографии долго с Доски почета племзавода «Жгунский» не исчезали. Да и не только этим людей стимулировали. Я за свою жизнь полстраны с экскурсиями объездила. Была в Москве, Калининграде. Это считалось наградой получше, чем грамота.

Много времени уходило на новорожденных телят. Принять отел, досмотреть первые дни, выходить – это было заботой доярки. За каждого выжившего теленка доплачивали по 5 рублей. Но чего стоили эти деньги! Каждого молозивом напои, оботри, обогрей. Дома в печи всегда стоял специальный отвар. До сих пор помню, что в него входило: кора дуба, полынь, конский щавель. Стоило бычку приболеть, как тут же бросались домой за лекарством. Выхаживали, словно детей малых.

Обретение счастья

С нетерпением ждала 50 лет, когда доярка со стажем более 20 лет могла претендовать на льготную пенсию. А тут в хозяйстве из руководства кто-то подсказал: Галя, ты же «Медалью материнства» награждена, можешь уже на заслуженный отдых уходить. Было мне тогда 48 лет. Поехала в райисполком. Не обманули добрые люди, назначили мне пенсию, но работать продолжала, пока 50 лет не исполнилось. Стыдно было перед подружками так рано пенсионеркой становиться.

Все мое счастье – дети. Попробуйте просто накормить пять ртов, а ведь их еще обуть нужно, одеть, на проезд в Гомель денег дать. Из сил выбивалась, но тянула. Понимала: в них – мое будущее.

Старшая Зина окончила техникум, затем – институт. Работает в строительной отрасли. Надежда – бухгалтер, Лена – педагог, Наталья – закройщик, продавец. Люда, младшенькая, также училище окончила. Все работают, часто навещают, да и внуки бабушку не забывают. Самый младший правнук с детских лет старается помочь: то воды к теплице поднесет, то курочек покормит. Вот, задумали в доме электрическое отопление сделать. Устали печь ежедневно топить. Зятья да внуки документы собирают, глядишь, и получится. Не зря же в стране АЭС построили.

Младшие часто расспрашивают о прежней жизни. Скрывать от них нечего: работали, веселились, дружили. Вместе со страной поднимались с колен, появлялись достаток, уверенность, что дети будут жить лучше. На вопрос внука: «А лучше ли сейчас», с уверенностью отвечаю: лучше. Нет войны и голода.