Только мы успели войти во двор дома Надежды Толстенковой и постучать в окошко, как за спиной хлопнула калитка.
– Кто такие? Зачем к моей подопечной пожаловали? – с улыбкой расспросила местная жительница и соцработник Елена. – Сейчас она откроет, подождите минутку.
И точно, буквально через пару мгновений радушная хозяйка, одета в платье в горошек, приглашает гостей в «переднюю».
«Мне шел пятый годик, когда они с грохотом въехали в деревню…»
– Корни мои в этой земле. Моя девичья фамилия – Ильенкова. Было нас до войны много: отец, мать, восемь детей. Жили здесь же, на Октябрьской,– рассказала долгожительница. – Отлично помню, как начиналась Великая Отечественная война. Мне шел пятый годик, когда они с грохотом въехали в деревню. Я как раз за руку с дедушкой по нашей улице гуляла. Все видела. Одни на лошадях ехали, другие – на мотоциклах. Дым такой вонючий шел от техники!
Среди военных будней собеседница вспомнила день, когда они с мамой в окопе за домом нашли раненого советского солдата.
– Он так жалобно кричал! – вспоминает она. – Мама несколько раз просила меня отнести ему тайком супа, воды. Однажды утром прихожу и зову, как обычно. Не выглядывает. Я суп тот поставила и полезла в окоп. Его нет. Наверное, утонул в нашей речке, односельчане его там в последний раз видели.
Безымянная речка сегодня не значится на гидрологической карте района, но, по словам коренной жительницы Васильевки, раньше она была очень широкая и глубокая и доходила до огородов. А после наполняла ямы, которые оставались от торфодобычи. Еще до войны вокруг населенного пункта активно добывали этот вид топлива, глину.
После Надежда Трофимовна заговорила о муже. Федора Павловича нет уже 20 лет. Даже сегодня ее слова о том, как он 13-летним мальчиком выпросил у немцев самого маленького и слабого коня, а потом возил на нем партизанам в Закопытье туши околевших свиней и коров, пробирают до мурашек. Мальчик знал, что за помощь своим – смерть, но все равно ездил:
– А когда наша деревня сгорела (сентябрь 1943 года. Прим автора), приехали партизаны и вручили ему орден.
День Победы женщина помнит ясно. Говорит, закричали все радостно «Ура!» Кто пел, кто плакал.
Потом начали отстраивать Васильевку. Каждый на том месте, где жил раньше.
– Когда мы вернулись, остался один пепел. Нигде ни яблоньки, ни забора. Пустошь…
Красные кирпичи, из которых сложено больше 90 процентов зданий, делали на заводе за деревней. Там да в колхозе работали почти все: и дети, и женщины, и вернувшиеся с войны мужчины всех возрастов.
Мир или новые испытания?
После войны Надя, вместо того чтобы учиться, играть и заниматься понятными детскими делами, пошла пасти свиней в местный колхоз:
– Свинарка пообещала: «Буду давать в день по три «бульбинки», если станешь работать. И мы со старшим братом Гришей согласились. Каждое утро она отбирала по три клубня из лохани и откладывала нам. Поэтому мы и выжили.
А однажды утром семья Ильенковых проснулась, а мальчика нет. Сбежал ночью в ФЗО в Гомель. Надя видела, как он уходит, да взрослым не сказала.
– Гриша прознал, что там одевают, кормят, учат, – уточнила собеседница. – И попросил перед отъездом, чтобы никому не говорил. Тогда булочку из города привезет. Все плачут, ищут. А потом через несколько дней он приезжает в одежде черненькой, в новых ботинках, и говорит: «Я сегодня так позавтракал хорошо!» Конечно, это не три картофелины! Потом работал в Зябровке в летной столовой поваром. И всегда был сытый.
После один за другим стали умирать ее братья и сестры. От голода, болезней. Из восьми осталось трое.
Жена и мать
В 17 лет Надежда Трофимовна вышла замуж за односельчанина Федора Толстенкова.
– Ходили, пели, танцевали. Это же деревня! Он старше, спокойнее, я – «атарвас». Три года гуляли, потом его в армию забрали. Когда Федор был в отпуске, расписались в сельсовете, свадьбу сыграли. Мне тогда 17 лет полных было. И он снова ушел на срочную в Севастополь. Моряком был. А меня со своей матерью оставил, – с болью в голосе вспоминает 90-летняя сельчанка. – С Софьей Поликарповной прожили мы 34 года. Хлеб от меня свекровь закрывала на ключ в буфете, сахар прятала, только и оставалась вода из колодца для меня.
Поженились молодые в январе, а как потеплело, в марте свекровь заявила: «Тебе здесь не место!» И невестка пошла к своей матери. Та тоже ее, замужнюю, не приняла. Вернулась к Софье Поликарповне, а все приданое – четыре подушки и одеяло без пододеяльника – в пороге лежали. Она за них – и на чердак. Шесть месяцев там жила. Голодная и холодная. Только женщины в колхозе жалели, подкамливали.
В противовес деспотичной свекрови муж Федор был для нее заботливым другом и защитником. Родились две дочки… Женщина устроилась заведующей сельским магазином, где и проработала до самой пенсии.
730 дворов, 360 детей в школе. Такой была Васильевка ее молодости. Эти цифры отложились в памяти Надежды Толстенковой, потому что она десять лет была депутатом местного сельсовета.
Тихий дом
У Надежды Толстенковой пять внуков, десять правнуков. И хотя родные приезжают довольно часто, ежедневные заботы о долгожительнице взяла на себя соцработник.
– Если бы еще видела. Четыре года назад я практически потеряла зрение. После травмы. Различаю только пятна света. Хорошо, что Лена наготовит, уберет, продукты принесет. Сама же я никуда не выхожу. Телевизор не смотрю, а слушаю. Вот такая моя жизнь, – говорит сельчанка.
Сделав фото нашей героини, стали прощаться. Возле двери заметили стол. Небольшой, с клетчатой скатертью. На нем в горшке разросшийся столетник. Извилистый, колючий, причудливый. Как и судьба одной удивительной женщины с говорящим именем Надежда.
